Размышления члена Гомельского областного отделения ОО «СПБ» Дмитриевой Надежды Петровны, посвященные Дню памяти.
Дети войны – реально существующая группа
населения Беларуси, численность которой
быстро сокращается.
Л Черныш, доктор экономических наук,
профессор
Тема «Дети войны» – одна из актуальных тем и в средствах массовой информации, и в литературно-художественных журналах. И это не случайно. Сколько осталось их, родившихся в период (1927 — 1945 г.г.), к которому и следует относить детей войны разных национальностей бывшего Советского Союза. Их судьбы стереть из памяти невозможно. Каждый год уходят они из жизни, и численность их быстро сокращается. Тем не менее, это – пока ещё реально существующая группа населения, заслуживающая признания, уважения и почтения. Их детские биографии наполнены страшными событиями войны, которую народ называл чёрной чумой.
Много времени прошло с тех пор. Что может запомнить ребёнок из того кошмара, объятого убийствами, огнём, бомбардировками, страхом, голодом? Лишь отдельные эпизоды вырисовываются в его детской памяти, которые особенно затронули маленькое сердце и не стираются до сих пор.
И вот оно, одно из этих событий, которое, как иголка, врезалась в память девочки – будущей жены моего старшего брата – и поныне осталось там.
В 1943г. этой девочке Снаровой Наде было 8лет, младшей сестрёнке Валентине 5лет, а их брату Коле 11лет. Находились они с отцом Петром Ефимовичем и матерью Фетинией Федотовной на территории станции Башкино Нарофоминского района (сегодня мой родной город Наро-фоминск московской области, не пропустивший врага в восточном направлении) носит высокое достойное звание «Город воинской славы»: именно здесь был остановлен враг. Пётр Ефимович работал бригадиром по ремонту и восстановлению разрушенных от бомбардировок железнодорожных мостов. Территория эта ещё не была оккупирована. Работали по ночам: среди населения, как известно, были и предатели, нарушившие верность Родине. Их называли кулацкими отродьями, которые в период коллективизации как-то вывернулись, не попав на Соловки, а теперь были готовы жестоко мстить за то, что «отобрали» у них когда-то всё, не принадлежащее им, и передали колхозам.
Когда наступали фашисты, как говорится, «на пятки», отец Пётр Ефимович со своей бригадой продвигались вперёд, восстанавливая разрушенные мосты, и со своей бригадой дошёл до самого Архангельска, а вернулся лишь в марте 1946 г. Мама Фетиния Федотовна тогда осталась одна с тремя детьми. Как и многие другие семьи, жизнь их протекала уже в тылу врага на оккупированной немцами территории до самого радостного дня освобождения Советской Армией.
За время пребывания здесь дети были живыми свидетелями чудовищных расправ фашистов с населением. В лесу, окружающем оккупированную территорию, были расстреляны матери пяти семей, которых фашисты приняли за партизан. Женщины ходили на поле через лес за промёрзшей за зиму картошкой, оставшейся в поле с осени, которая спасала их от голода, но не спасла от вражеского зверства. Эта трагедия повергла всех в шок и не могла ни затронуть детские сердца. Испуганные дети, постоянно оглушённые выстрелами, прятали свои лица в одежде матери, прижавшись к ней. Ими владел не только страх. Их, как рана, жгла немая ненависть к фашистам. И желание выместить накопившееся презрение к оккупантам, которые первенствовали на чужой земле, заполняло сердца детишек.
Надя была очень славной девчуркой с белыми, вьющимися волосами. Немцы с засученными до локтей рукавами, пьяно ухмыляясь, не раз тыкая в её сторону пальцем, подбегали к ней и больно дёргали за косички, приговаривая гортанным голосом:
– Гут, гут! Карёш рюски кляйне! Карёш!
– Смейтесь, смейтесь, – чуть ли не со слезами от боли думала про себя Надя. – Скоро и вам конец наступит.
После трагического расстрела семей с детьми Надя и её брат часто уединялись. Их внимание и любопытство постоянно было приковано к толу, который валялся в лесу вместе с разбросанными пустыми гильзами и патронами.
– Смотри, Надя, это же отрава, – прошептал братик сестре, указывая на брикеты толя.
– Наверное, так и есть, – с уверенностью ответила сестричка.
Вот тут-то и созрел план: отравить ненавистных гадов (так они называли оккупантов) толом, о подлинных свойствах которого дети совершенно не знали. И для этого замысла имелась реальная возможность.
На пленённой территории, окружённой с западной стороны лесом, немцы устроили полевую кухню – два огромных чугунных котла на двух длинных металлических стержнях, вбитых в землю, под которыми разводился костёр. Здесь готовился обед для немецких солдат, которые с утра покидали лагерь для выполнения своих очередных зверских заданий, а к обеду возвращались. Кухней занимался пленный русский повар в белом фартуке и белом колпаке. В руках у него постоянно двигался огромный черпак, которым он мешал пищу.
Ранним утром, когда начали таять ночные тени, и восток чуть-чуть просветлел, дети с осторожностью выбрались из сарая, где они все жили, в лес, набрали тола и стали ожидать повара, который часто отлучался в барак (жилище для немцев). Надо было дождаться очередной отлучки кашевара (так называли на войне поваров). И когда представился такой случай, они, оглядевшись по сторонам, подбежали к котлам и забросили тол в кипящее варево, не предполагая, к чему это может привести. Мгновенно произошла страшная реакция – соединение тола с горячей пищей. Она отразилась в жёлтой пене, высоко поднявшейся вверх, как вулкан, а пища сползала из котлов, вытекая на землю. Дети, объятые страхом и покрытые в один миг непонятным горячим жёлтым налётом, отскочили от котлов и, не чувствуя под собой ног, бросились бежать в самую глубь леса. Бежали до тех пор, пока силы не оставили их. Взглянув друг на друга, они не узнали себя: оба были похожи на каких-то два жёлтых изваяния. Травой пытались себя оттереть, но их усилия оказались безрезультатными. Здесь они пробыли до глубокой темноты в раздумье, как действовать дальше. Понимали: явиться в таком облике – верный расстрел. И только к середине ночи дети вернулись в свой сарай с огромной осмотрительностью остаться незамеченными. Заплаканная мама, уже потерявшая надежду встретиться с детьми, увидев их, да ещё в таком виде, всё поняла и потеряла сознание. Позже, опомнившись, рассказала, что произошло в их отсутствие.
Повар, вернувшись к котлу, сообразил сразу, что случилось. Немедленно собрал всё население и закричал:
– Признавайтесь, кто это сделал? Сами вы не решились бы?
Встревоженные люди клялись, плакали, молились, падали на колени, что это не дело рук их детей. Фетиния Федотовна стояла в самом конце толпы, чтобы никто не мог заметить отсутствие её ребятишек, Она уже поняла, кто сотворил «вулкан Везувий», и была ни жива – ни мертва.
– Или я успею приготовить новый обед, или вас расстреляют вместе со мной. Немедля тащите, – продолжал он, – все необходимые продукты для обеда. Его я должен вновь успеть приготовить до приезда солдат. Осталось всего 1, 5 часа.
Толпа задвигалась, и все опрометью бросились бежать к своему жилью. Тащили всё, что у них было, и даже больше. Никому не хотелось повторения прошлой трагедии.
Так немцы и не узнали об этом происшествии. Может быть, и потому, что поваром был пленный, который не мог не предотвратить новую расправу над детьми и их семьями.
Дети войны – дети, испытавшие ненависть к захватчикам их Родины, страхи и страдания, и мимо которых промелькнули радости золотого детства, бесспорно, заслуживают глубокого уважения и поклонения к ним. Из летописи детских биографий можно найти множество подобных случаев о бедственных событиях тех лет. Они поныне несут в себе эстафету памяти военного лихолетья, не позволяющую предать её забвенью. Это – степень почтения к пожилому возрасту населения и общественное признание их.
Не могла пройти мимо, не посвятив тогда ещё 11-летнему мальчику Коле Снарову – герою вышеизложенной истории этого события, но уже ушедшего из жизни, своё стихотворение «Убереги от нового огня».
УБЕРЕГИ ОТ НОВОГО ОГНЯ!
Зачем ты комнату свою, мой сын,
В музей войны обломков превратил?
Куда ни обращу я здесь свой взгляд,
Со всех сторон во все глаза глядят
Свидетели немые – войны след:
Снаряды, пули, даже пистолет,
Осколки мин, негодный автомат,
Обломки касок, множество гранат…
Здесь звёздочка – простреленный конец
Её от пули – гибельный венец
Для деда твоего: он – мой отец.
«Смерть неразборчива», – сказал один мудрец, –
Ей, смерти, всё равно, – кто сед, кто мал».
И счастье, что беды ты той не знал,
Что жуткая, безумная война
От детства твоего удалена …
Твой замысел постиг, наверно, я:
Израненная взрывами Земля
Стонала, как и раненый солдат:
«Дай исцеленье, маленький мой брат, –
Из тела вынь осколки, извлеки,
Живущим в назиданье сохрани,
В цветущий сад вновь преврати меня,
Убереги от нового огня!»